Вариативность языковой нормы в территориальном и социальном аспектах (На материале современного английского языка)

Aleksandr D. Švejcer

[Články]

(pdf)

Variantnost jazykové normy v aspektě teritoriálním a sociálním / La variabilité de la norme linguistique et ses aspects territoriaux et sociaux

Понятие языковой нормы как регулятора отбора языковых средств является одним из центральных понятий стилистики. И в то же время приходится констатировать, что в связи с этим понятием существует немало неясных, а порой и противоречивых суждений. Прежде всего следует указать, что до сих пор отсутствует четкая дифференциация понятий «языковая норма» и «литературная норма». В результате понятие нормы нередко ассоциируется лишь с литературным языком, тогда как другие языковые образования, входящие в национальный язык, объявляются лежащими за пределами нормы.

Так, например, при перечислении конститутивных признаков литературного языка, отличающих последний от диалектов, принято указывать на «нормированность» литературного языка. Тем самым утверждается, что норма присуща лишь литературному языку, тогда как диалектам она чужда. Однако на самом деле наличие нормы является непременным условием существования и функционирования любой системы языка, в том числе и системы диалектной.

Думается, что утверждение о том, что норма в языке едина, является пережитком того недавнего прошлого, когда многие лингвисты пытались анализировать язык в терминах единой гомогенной системы, игнорируя при этом многие проявления вариативности и рассматривая их как «отклонения от нормы». Признание того очевидного факта, что язык представляет собой не единую систему, а «систему систем», должно повлечь за собой пересмотр глубоко укоренившегося представления о единстве или гомогенности нормы.

Повидимому, причина упомянутого выше ошибочного представления кроется не только в смешении понятий «языковая норма» п «литературная норма», но и в неразграничении понятий «норма» и «кодификация нормы». Вместе с тем о необходимости различать эти далеко не тождественные понятия писал еще в 30-ые годы чешский лингвист Б. Гавранек,[1] который совершенно справедливо указывал на то, что народный (т. е. диалектный) язык также имеет свою собственную норму, т. е. комплекс регулярно используемых языковых средств, определяемых узусом. Таким образом отличительным признаком литературного языка следует считать не нормированность вообще, а кодификацию нормы. Именно с этим признаком связана такая отмечаемая Б. Гавранком черта литературного языка, как большая осознанность и обязательность его законов.

Несомненной заслугой лингвистов пражской школы было и то, что для них признание вариативности языковой нормы, в том числе и нормы литературного языка, являлось органической частью их общетеоретической концепции.[2] Следует согласиться с A. Едличкой, считающим, что хотя проблема территориального варьирования нормы и не ставилась старой теорией пражской школы во всей полноте и для всех уровней языковой структуры, то во всяком случае для решения этой проблемы были созданы необходимые предпосылки в связи с принятием принципа вариантности языковых средств примени[2]тельно к норме литературного языка.[3] Думается, что сказанное выше вполне применимо и к вопросу о социальной вариативности нормы.

В самом деле, если даже ограничиться рассмотрением норм литературного языка, то и здесь тезис о гомогенности нормы не находит подтверждения. Сам факт существования вариантов литературных языков — английского, немецкого, испанского[4] — достаточно убедительно опровергает это утверждение. Таким образом, даже литературный язык может представлять собой далеко не гомогенное явление в пространственной проекции. Гетерогенность его структуры находит свое отражение в территориальной вариативности литературной нормы.

В рамках литературного языка территориальная вариативность находится в определенной зависимости от уровня языковой структуры. Эту зависимость можно проиллюстрировать примерами из современного английского языка. Сопоставление американского и британского вариантов английского языка убедительно показывает, что степень вариативности литературных норм на уровне звуковой системы значительно выше, чем в области грамматики.

Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что в области произношения отсутствует единство нормы даже в пределах одного из этих вариантов (американского). Фактически в США отмечается несколько различных произносительных типов, ориентирующихся на свой собственный стандарт (восточноанглийский, южный, среднезападный, нью-йоркский, пенсильванский).[5] Кроме того, показательна и глубина расхождений, обнаруживаемых на этом уровне. Здесь выявляются различия в норме как неструктурного так и структурного характера. К первым относятся расхождения, связанные с противопоставлением диафонов одних и тех же фонем. Так, например, американское краткое /а/ встречается в тех же позициях, что и британское /ɔ/, и занимает аналогичное место в сетке фонологических оппозиций. Вместе с тем некоторые произносительные типы характеризуются наличием уникальных оппозиций, отсутствующих в других разновидностях литературного произношения. Сюда относятся, в частности, оппозиция монофтонгов и дифтонгов /о/ : /ou/ в восточной новой Англии и оппозиция краткого и долгого /ϰ/ в Пенсильвании.

В то же время в области грамматики наблюдается совершенно иная картина. Здесь, прежде всего, степень вариативности литературной нормы значительно ниже (отсутствует территориальная дифференциация нормы литературного языка в пределах его вариантов). Кроме того, и сами расхождения носят значительно более поверхностный характер, не затрагивая самой структуры языка. Это, в основном, либо расхождения в дистрибуции алломорфов, ограниченные отдельными лексемами (напр., америк. gotten — брит got), либо расхождения, связанные с частотностью использования одних и тех же форм (например, синтетической формы сослагательного наклонения), либо различия, связанные с эллипсисом отдельных элементов одних и тех же конструкций (ср. опущение в американском варианте that в придаточных предложениях цели, вводимых so).

Показательно, что даже на лексико-семантическом уровне, где расхождения, естественно, наиболее многочисленны, существует унификация литерарной нормы в масштабе всего американского варианта. Указанное явление связано, на наш взгляд, именно с кодификацией норм литературного языка, которая реализуется, в первую очередь, путем письменной фиксации. Поэтому совершенно закономерным представляется то обстоятельство, что регламентирующее воздействие норм литературного [3]языка сказывается в значительно большей мере на тех уровнях, которые подвержены непосредственному влиянию письменной речи.

Совершенно по-иному обстоит дело при сопоставлении норм литературного языка и норм диалектов. Здесь значительная вариативность обнаруживается на любых уровнях, в том числе и в области грамматики. Отсутствие кодифицированных норм диалектной речи значительно расширяет диапазон и глубину вариативности. В качестве примера приведем некоторые различия между литературным английским языком (Standard English) и одним из южных негритянских диалектов США, охватывающие отдельные фрагменты грамматической системы. Эти различия иллюстрируются списком предложений, представляющих собой отражения в поверхностной структуре ряда категориальных расхождений. Звездочкой помечены предложения, санкционируемые нормой литературного языка, но отвергаемые нормой диалекта:

	You done ate.
*	You ’ve already eaten.
	Ain’t you eat yet?
	You eat yet?
	Didn’t you eat yet?
*	Haven’t you eaten yet?
	You ate, didn’t you?
*	You ’ve eaten, haven’t you?
	He ate, didn’t he?
	He ain’t eat, did he?
*	He ’s eaten, hasn’t he?

Из приведенных примеров видно, что норма данного диалекта отвергает перфектную форму глагола have + en.[6]

Итак, вариативность нормы представляет собой явление, тесно связанное с вариативностью структуры языка. Последняя, как известно, находит свое отражение в том, что в нем сосуществует ряд частично перекрещивающихся подсистем, соотношение между которыми может определяться как варьированием языка в пространственной проекции (горизонтальная дифференциация), так и социальной стратификации языка (вертикальная дифференциация). Следует иметь в виду, что горизонтальная дифференциация языка вовсе не обязательно означает деления языка на различные конститутивные образования. По существу, речь идет о том, что «система систем» языка может быть представлена в двух разных измерениях. Горизонтальная дифференциация лежит в основе деления на диалекты, полудиалекты, варианты литературного языка. При этом имеются в виду отношения между одноранговыми единицами (т. е. диалектов к диалектам, вариантов к вариантам и т. п.). В то же время в пределах одного и того же строго ограниченного ареала разнообразные образования, т. e. диалекты, полудиалекты и варианты литературного языка, образуют вертикальный иерархический ряд.[7]

Сказанное выше относится и к проблеме вариативности языковой нормы в территориальном и социальном аспектах. Здесь также возможны сопоставления, связанные с горизонтальной дифференциацией языка (напр., сопоставления норм различных диалектов или различных вариантов литературного языка), и сопоставления норм различных компонентов вертикальных иерархических рядов (напр. литературного языка и диалектов). При этом, однако, не следует забывать, что, как справедливо ука[4]зывает B. M. Жирмунский,[8] социальная дифференциация языка обычно характеризуется отсутствием жестких однозначных связей между соответствующим языковым образованием и его социальным носителем. Можно лишь говорить о его преимущественной соотнесенности с определенными социальными группировками.

Ситуация еще больше осложняется в связи с тем, что в современном обществе наблюдается все возрастающее воздействие литературного языка на диалекты. Известный английский диалектолог Г. Ортон[9] пишет, что давление литературного языка на английскую диалектную речь столь велико, что в одном и том же идиолекте сосуществует до трех—четырех вариантов одного и того же слова, диалектных и литературных, выбор которых обычно определяется социальной ситуацией.

В связи с этим явлением, получившим название диглоссии, представляет определенный интерес разграничение различных видов вариативности, предлагаемое американским исследователем Дж. Гамперцом.[10]

Этот автор различает два вида вариативности: диалектную или межличностную вариативность, определяющую различия между социальными и территориальными диалектами и налагаемую на нее внутриличностную вариативность, то есть вариативность, характеризующую речь индивида. Если диалектные особенности речи отражают происхождение индивида, то внутриличностная вариативность отражает его повседневную деятельность, в ходе которой из совокупности языковых средств используемых данным речевым коллективном (или, по терминологии Гамперца, речевого репертуара) он отбирает именно те, которые соответствуют данной социальной ситуации. В условиях монолингвизма этот выбор ограничен функциональными разновидностями одного и того же языкового образования (речевыми стилями). В условиях билингвизма или диглоссии выбор одного из сосуществующих языков или разновидностей одного и того же языка выполняет, в основном, те же стилистические и социальные функции, что и выбор соответствующего стиля в условиях монолингвизма.

Отсюда следует, что рассматриваемая нами проблема представляет интерес, по крайней мере, для трех языковых дисциплин: стилистики, диалектологии и социолингвистики. Для всех трех дисциплин необходимы конкретные исследования социальных ограничений, лежащих в основе норм, которые определяют выбор той или иной нз используемых в данном речевом коллективе языковых систем, будь то частные системы различных функциональных стилей, системы литературного языка и диалекта или системы различных языков.

Во всех указанных ситуациях, (т. е. в условиях монолингвизма, диглоссии и билингвизма) сосуществующие языковые системы находятся в отношении функциональной дополнительности. Есть все основания полагать, что механизм переключения с одной системы на другую во всех этих ситуациях примерно одинаков. Об этом, в частности, свидетельствуют наблюдения Дж. Гамперца над закономерностями переключения с литературного норвежского языка (букмол) на местный диалект в одном из речевых коллективов северной Норвегии. Гамперц различает ситуативно обусловленное (или, по его терминологии, «транзактное») переключение, в основе которого лежит реакция на изменение в социальной ситуации, и тематически обусловленное переключение, связанное с изменением темы. Сходные явления в речи билингвов отмечает в своем экспериментальном исследовании С. Эрвин-Трипп.[11]

Конкуренции альтернантов в условиях монолингвизма посвящена работа Дж. Фишера, в которой рассматриваются закономерности отбора одного из двух сосуществующих вариантов грамматической формы — ing в английском языке — нейтрального (ing) и разговорного (in). Было [5]установлено, что выбор варианта в значительной мере зависит от темы (ср. visiting, correcting, reading, и chewin’, swimmin’, hittin’).

Тесная связь между социальным и стилистическим аспектами вариативности языковых норм находит особенно яркое проявление при изучении проблемы социальной стратификации языка. В настоящее время исследователи не ограничиваются при рассмотрении этой проблемы установлением корреляции между вариативностью языковых форм и элементами социальной структуры. Такого рода подход оказывается недостаточно информативным. Анализ социальной стратификации языка оказывается подлинно всесторонним лишь при учете параметров, характеризующих стилистическую дифференциацию речи.

Этот факт нашел убедительное подтверждение в исследовании стратификации английского языка в Нью-Йорке, проведенном У. Лабовым.[12] Результаты этого исследования показали, что варьирование анализируемых им фонологических переменных подчиняется определенным закономерностям. Во всех случаях вырисовывается «регулярная модель» (regular pattern) социальной и стилистической дифференциации речи. С одной стороны выявляется определенная связь с социальной структурой данного коллектива — информанты, принадлежащие к низшим социальным группам, шире используют в тех же речевых контекстах менее «престижные» формы, нежели информанты из высших слоев городского общества. С другой стороны, у всех информантов наблюдается заметное возрастание «престижных» форм языка в контекстах официально-торжественной речи по сравнению с ситуациями непринужденно-бытового общения. Таким образом, выделяются два аспекта стратификации языка, тесно связанные между собой — социальный и стилистический.

Фактически стилистическая вариативность также обусловлена социальными факторами. По сути речь идет о соотношении конкурирующих форм в различных социальных ситуациях (ср., например, непринужденную беседу в семейном кругу и разговор с официальным лицом). Пожалуй, точнее было бы говорить в данном случае не о социальной и стилистической стратификации, а о двух видах социальной стратификации, соотносимых соответственно с социальной структурой данного общества и с различными социальными ситуациями.

Из сказанного выше следует, что вариативность яызковой нормы определяется не только вариативностью структуры языка в территориальном и социальном аспектах, но и вариативностью социальных ситуаций. В условиях диглоссии, подобных тем, которые описывает У. Лабов, действует единая языковая норма, регламентирующая отбор языковых средств применительно к той или иной ситуации общения. Было бы ошибочно полагать, что те речевые стили, в которых в условиях диглоссии используются «менее престижные» формы, лежат за пределами действия языковой нормы. Если под нормой иметь в виду не норму литературного языка, а языковую норму данного коллектива, то следует признать, что ее действие распространяется на все функциональные стили и все социальные ситуации.

Чрезвычайно интересно в этой связи цитированное выше исследование Дж. Гамперца, который отмечает, что в обследованном им речевом коллективе использование форм букмола в ситуациях, в которых предписывается использование местного диалекта, считается не менее серьезным отступлением от нормы, чем использование диалекта, в ситуациях, побуждающих к употреблению форм литературного языка.

Иную ситуацию, связанную с наличием в одном и том же ареале двух различных типов произношения, рассматривают в своем исследовании Л. Левин и Г. Крокетт.[13] Это исследование было проведено в одном из населенных пунктов северокаролинского Пидмонта, на стыке двух диалектных ареалов, отличающихся друг от друга по про[6]изношению ретрофлексного /r/ в поствокальной позиции. Распределение конкурирующих форм (с ретрофлексным согласным и без него) в данном районе характеризуется исследователями как бимодальное. Среди информантов с наиболее высоким социальным статусом преобладают случаи наиболее высокой и наиболее низкой встречаемости поствокального ретрофлексного согласного. Иными словами, их речевое поведение характеризуется наиболее четкой и наиболее последовательной ориентацией на одну из двух сосуществующих норм. Таким образом, диглоссия может характеризоваться как наличием единой нормы, так и сосуществованием двух норм.

Выше уже отмечалось наличие определенного параллелизма между исследованиями, проводимыми в области стилистики, и исследованиями, посвященными проблемам социологии языка. Думается, что учет социального аспекта столь же важен для стилистических исследований, как и учет стилистического аспекта для социолингвистических работ. Частичное перекрещивание круга рассматриваемых проблем наводит на мысль о возможности в ряде случаев применения сходных методов исследования. Так, например, некоторые методы количественного анализа, используемые Лабовым, Левиным и Крокеттом и др., могут, на наш взгляд, найти применение в стилистических работах, в особенности в тех случаях, когда различия между функциональными стилями носят, главным образом, количественный характер. В частности, установление функциональных зависимостей между такими переменными величинами, как встречаемость тех или иных форм и социальная ситуация, может пролить дополнительный свет на вопрос о вариативности языковой нормы.

В свете вышеупомянутого особый интерес представляет проблема социальной дифференциации литературного языка. Вариативность последнего может быть связана либо с каналами коммуникации (письменная или устная форма общения), либо с социальной ситуацией (официальный стиль, нейтральный стиль, разговорный стиль). Изучение ситуативно обусловленной вариативности литературного языка является одной из актуальных, хотя еще и недостаточно изученных проблем социолингвистики. «Транзактное» переключение с одного функционального стиля литературного языка на другой под влиянием варьирующей социальной ситуации представляет собой явление, аналогичное рассмотренным выше фактом диглоссии. Так, например, наблюдаемое в американском варианте английского языка колебание в употреблении like и as в предложениях типа do as/like I tell you подчиняется указанной выше закономерности. Есть достаточные основания считать, что like в функции союза не является нелитературной формой, а противопоставляется as как разговорная форма форме нейтральной.

Показательно, в частности, то, что like проник в письменную речь и широко используется в тех же жанрах, которые в наибольшей мере тяготеют к разговорному стилю (например, в рекламе — Winston tastes good like a cigarette should, в спортивных обзорах и др.).

Из сказанного выше следует, что исчерпывающая картина вариативности языковой нормы может быть получена лишь в результате учета как eе территориальных, так и социальных аспектов, а также всей совокупности характеризующих ее параметров (диапазон и глубины расхождений на разных уровнях н количественных характеристик функционального использования различительных элементов в зависимости от социальной структуры данного языкового коллектива и речевой ситуации).

 

R É S U M É

Variantnost jazykové normy v aspektě teritoriálním a sociálním

Jazyková norma jako objektivní regulátor výběru formy a uspořádání jazykových jednotek se projevuje nejenom v oblasti spisovného jazyka, ale i v těch útvarech, které leží za hranicemi spisovnosti. Současný vývoj směřuje k prolínání těchto variant, k rozrušování a opětnému vy[7]tváření jazykových norem v rámci variantnosti teritoriální, sociální i funkčně stylistické. Vzájemné přechody mezi těmito variantami jsou podmíněny principem funkční komplementárnosti, mechanismus přechodu se pak řídí všeobecně platnými pravidly. Ve shodě s Gumperzem se rozlišuje přechod podmíněný situačně (transakční), v jehož základě spočívá reakce mluvčího na změnu sociální situace, a přechod podmíněný tematicky. Variantnost jazykové normy pak vyplývá jak z variantnosti jazykové struktury v teritoriálním a sociálním aspektu, tak z variantnosti sociálních situací. Právě studium normy jazykových variant podmíněných sociální situací se stává jedním z aktuálních, ale dosud málo prozkoumaných úkolů současné sociolingvistiky. (Tento úkol se vztahuje zvláště na analýzu „méně prestižních“ variant, které jsou za hranicemi normy spisovné.) Vyčerpávající obraz proměn jazykových norem lze tedy dostat jedině tehdy, jestliže badatel respektuje působení všech činitelů, které užití příslušné spisovné nebo nespisovné varianty jazyka ovlivňují.

Slovo a slovesnost, ročník 36 (1975), číslo 1, s. 1-7

Předchozí Anna Jirsová, Hana Prouzová: O bezpředložkovém dativu v současné spisovné ruštině

Následující Einar Haugen (USA): Stigmata bilingvismu